Михаил Делягин: «Ученые уже давно исследуют не столько важное для познания, сколько требующее дорогих приборов»
Знание открыто по своей природе. Сделанное по любым соображениям тайным, доступным лишь «элите», оно вырождается в ритуал и умирает как суеверие.
Лидер развития капитализма — Англия — быстро осознала его как ключ к национальной конкурентоспособности. Развивая для порабощения колоний социальное знание, англичане научились навязывать конкурентам заведомо неэффективные подходы, — но при этом и сами проникались ими, что постепенно запутывало их, подрывая эффективность Англии.
Система элитных частных школ и университетов, готовя идеальных администраторов для колоний, способствовала вырождению творческого духа, — и пониманию, что паразитирование на чужих достижениях в кратко- и среднесрочном плане удобней самостоятельного познания.
Результатом стала постепенная деградация официальной англосаксонской науки после Первой мировой, включая ее впадение в формализм (удобный для интеллектуального ограбления верящих в ее беспристрастность).
Усложнение технологий (с началом первой НТР) затруднило и паразитирование в силу неотделимости сложных технологий от их разработчиков, затрудняющей даже их добровольную передачу (не говоря о краже).
Дополнительное пагубное влияние на развитие науки оказали корпорации, монополизировавшие производство исследовательской техники. Из-за них ученые уже давно вынужденно исследуют не столько важное для познания, сколько требующее дорогих приборов.
Значимый этапом деградации — обострение глобального финансового кризиса в 2008—2009 годах.
Тогда нехватка денег из привычных источников заставила международные организации (и не только ВОЗ) перейти под контроль глобальных монополий. Западные политики в поисках средств окончательно перешли со службы своим народам в услужение глобальным не только финансам, но и оргпреступности.
Западная же наука тогда завершила капитуляцию перед администраторами, распределяющими все более дефицитные деньги: став важнее ученых, они стали диктовать им формы и направления их деятельности.
Результат — «кризис воспроизводимости экспериментов», описанных даже в лучших научных журналах, но не поддающихся повторению. Причины — не только недобросовестность части исследователей, воспитанных формализованными до бессодержательности критериями, но и примитивность структуры статей, навязанной ученым администраторами, в прокрустово ложе которой нельзя втиснуть описание сложных экспериментов.
Выдающийся современный ученый-химик, академик РАН Евгений Свердлов еще в 2018 году в материале «Статья может хорошо цитироваться потому, что она ошибочна» * показал кризис естественных наук на примере одного из самых актуальных направлений — онкологии, в которой невоспроизводимость результатов достигала 75%.
Победа администраторов над учеными лишь внешне вызвана финансовым кризисом. Фундаментальная причина — перерождение рыночной экономики в мир цифровых экосистем, превращающий буржуазию (и даже наиболее передовую ее часть — глобальный управляющий класс) из прогрессивной в реакционную силу, тормозящую прогресс ради самосохранения.
Прогрессивный класс, находящийся на подъеме, нуждается в общественном прогрессе и конструировании будущего в своих интересах, для чего ему надо познавать реальность. Поэтому ради победы в борьбе за власть он сознает и создает науку как свой политический инструмент. (Увы, наука как способ познания всегда есть инструмент прогрессивного класса, создаваемый и используемый им ради всепоглощающей борьбы за власть).
Реакционный класс, сходящий с политической сцены, столь же объективно заинтересован в противоположном — торможении прогресса, несущего ему социальную смерть.
Познание реальности и распространение знаний для него противоестественно, саморазрушительно. (По памятной автору резолюции Чубайса после сохранения Ельцина у власти в 1996 году, «в силу характера нашего государства любая аналитика антигосударственна»).
Для уходящего класса познание реальности является и познанием неотвратимости своей гибели, что психологически невыносимо. Поэтому вместо объективистской науки он порождает суеверия и самообман.
Именно буржуазия — сначала национальная, затем глобальная, — будучи прогрессивной, создала науку как общественный институт и специфический вид деятельности.
Став реакционной в силу исчерпания потенциала традиционного капитализма, она вынужденно развернула свой инструмент — науку — на решение противоположных задач. Понятно, что разворот с познания реальности на ее сокрытие и извращение означал убийство науки как инструмента поиска истины.
Конечно, это не означает бесплодности современной науки: подобную схоластику наглядно опровергают ее потрясающие и многообещающие плоды от графена до виртуальной и дополненной реальности, от продукции генетической и социальной инженерий до искусственного интеллекта, ставящего под вопрос уже и само выживание человечества.
Речь об ином: о фактическом прекращении с 60-х годов ХХ века бурно шедших до того времени процессов открытия новых технологических принципов и создания фундаментальных гипотез, имеющих понятные практические перспективы. Нынешнее развитие прикладной науки своим блеском затмевает фактическое прекращение обновления ее основы — фундаментальных знаний. Не случайно знаменитый бизнес-ангел Питер Тиль горько сетовал после кризиса 2008−2009 годов на отсутствие достойных инвестирования прорывных технологических идей.
Глобальные монополии, как и обычные, заинтересованы прежде всего в сохранении своего монопольного положения и потому стремятся блокировать развитие технологий (а значит, и питающей их фундаментальной науки, что облегчается ее принципиальной нерыночностью из-за вопиющей неопределенности результата) для ограничения конкуренции.
Конечно, они (и их политическое воплощение — глобальный управляющий класс) надеются сохранить свое знание. Но повторить многовековой английский опыт элитарной науки сегодня, когда процесс познания может быть только массовым и открытым, уже нельзя.
В результате деградация официальной науки ведет к деградации и поддерживаемого ею тайного знания, оставляя (по крайней мере, частично) старые элиты Запада без привычного им скрытого оружия.
Это распахивает «окно возможностей» перед другими обществами, а главное — перед новыми знаниями и, соответственно, новыми технологиями, которым будет принадлежать наступающий мир Великой депрессии. Распавшийся на макрорегионы (со слишком узкими для поддержания нынешних, созданных глобальными монополиями для единых мировых рынков и потому сверхдорогими и избыточно сложными технологиями), этот мир породит новые технологии — и новую науку.
Однако новый прогрессивный класс, который овладеет социальным развитием и создаст ради борьбы за власть эту новую науку, — класс, уже, безусловно, сложившийся в порах обществ, — нам еще не виден (вероятно, в силу устарелости наших подходов).
Михаил Делягин
* Для сведения — источник: Свердлов Е. «Статья может хорошо цитироваться потому, что она ошибочна». «Индикатор», 7 февраля 2018 года.
https://svpressa.ru/blogs/article/412036/